Клуб любителей книг и пирогов из картофельных очис - Страница 25

Самое замечательное для меня сейчас — что можно возобновить вечерние прогулки вдоль обрыва. Ла-Манш больше не опутан километрами колючей проволоки, прекрасный вид не портят огромные плакаты «ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН». Пляжи разминировали — гуляй не хочу. Если встать на утесе лицом к морю, не видно ни уродливых цементных бункеров за спиной, ни облысевшей, лишенной деревьев земли. Испортить море оказалось не под силу даже немцам.

Этим летом вокруг фортификационных сооружений начал расти утесник, к следующему году его плети должны поползти по стенам. Надеюсь, он полностью скроет их от глаз. Сколько ни отворачивайся, не забыть, как их возводили.

Их строили рабочие «Организации Тодта». Вы, конечно, слышали о концлагерях на континенте, но знаете ли, что Гитлер прислал свыше шестнадцати тысяч заключенных к нам на Нормандские острова?

Он был одержим идеей сохранить их за собой — ни в коем случае не отдать Англии! Его генералы называли это «островной лихорадкой». По его приказу на побережье ставили большие пушки, строили противотанковые стены, сотни бункеров и батарей, склады для оружия и бомб, прорыли бесконечные подземные тоннели, обустроили гигантский подземный госпиталь и проложили через весь остров железную дорогу для подвоза стройматериалов. Полный абсурд: Нормандские острова защитили лучше, чем Атлантическую стену, которую возвели от вторжения войск союзников. Бухты топорщились орудиями. Третьему рейху предстояло жить тысячу лет — в бетоне.

Естественно, потребовались тысячи рабов. Повсюду мобилизовывали мужчин и мальчиков, кого-то арестовывали, а кого-то просто ловили на улицах — в очередях в кино, на проселочных дорогах, в кафе, на полях оккупированных территорий. Среди рабочих попадались даже политзаключенные испанской гражданской войны. С русскими военнопленными обращались хуже всего, наверное, из-за их побед на советском фронте.

В 1942-м на острова прислали новую партию заключенных. Их держали в сараях без крыш, в траншеях, бараках, кое-кого — в частных домах. На работу водили через весь остров под конвоем: колонны живых скелетов в рваных штанах, очень часто без курток, дрожащих от холода, тело просвечивает сквозь дырки. Совсем мальчишки, пятнадцать, шестнадцать лет. Босые ступни обмотаны кровавыми тряпками… Изможденные, оголодавшие, они едва волокли ноги.

Гернсийцы выходили к воротам, чтобы успеть сунуть им что-нибудь из еды или теплую одежду, то, чем могли поделиться. Иногда конвоиры позволяли несчастным на минутку выскочить из колонны и принять подаяние, а в другой раз валили на землю и жестоко избивали прикладами.

Здесь умерли сотни таких мужчин и мальчиков. Недавно я узнала, что бесчеловечное обращение было санкционировано Гиммлером: так проводился в жизнь его план «Смерть от истощения». Он объявил, что тратить продовольствие на рабочих нерационально, пусть работают на износ, пока не сдохнут, тогда их можно заменить новыми рабами с оккупированных территорий Европы. Что и происходило.

Часть рабочих «Организации Тодта» держали в городском парке за оградой из колючей проволоки — они все были белые как привидения от цементной пыли. Свыше ста человек — и всего один кран с водой для мытья.

Дети иногда ходили к ним в парк. Совали сквозь ограду яблоки, орехи, изредка картошку. Один рабочий не брал еду — но подходил посмотреть на детей. Просовывал руки между проволокой, гладил по лицу, касался волос.

По воскресеньям немцы давали им полдня выходных. В это время проводились очистные работы, сточные воды сливали в океан через большую трубу. В струе всплывала рыба: рабочие, стоя по грудь в собственных испражнениях, ловили ее и затем ели.

Никакими цветами не прикрыть такие воспоминания.

Я рассказала о самом ужасном, что помню о войне. Изола считает, что Вы должны приехать написать книгу о немецкой оккупации. Ей самой, по ее словам, «таланту не хватает», но — как ни дорога мне Изола, — боюсь, она все же купит блокнот и дальше ее не остановишь.

Всегда Ваша, Амелия Моджери

Джулиет — Доуси

11 апреля 1946 г.

Дорогой мистер Адамс!

Аделаида Эдисон, которая поклялась никогда больше мне не писать, прислала очередную прокламацию. Там перечислено все, ею презираемое — люди и занятия, — в том числе Вы с Чарльзом Лэмом.

Насколько я поняла, она пришла к Вам с апрельским номером приходского журнала — а Вас нигде не было. Вы не доили корову, не вскапывали огород, не убирали дом — словом, не делали ничего того, что полагается делать доброму фермеру. Тогда она заглянула на скотный двор и — о ужас! — увидела Вас возлежащим на сеновале с томиком Чарльза Лэма в руках. И Вы «были так увлечены злосчастным пьянчугой», что даже не заметили ее присутствия.

Кошмарная женщина. Не знаете, почему она такая? Что, злая фея заскочила на крестины?

Так или иначе, картинка меня порадовала: Вы устроились на сене и читаете Лэма. Я сразу вспомнила свое детство в Саффолке. Мой отец был фермером, и я помогала по хозяйству — в основном тем, что выпрыгивала из машины и открывала ворота, а потом закрывала и впрыгивала обратно. А еще собирала яйца, полола грядки и под настроение ворошила сено.

Помню, лежу на сеновале, читаю «Таинственный остров», а рядом — коровий колокольчик. Читаю другой, а потом звоню в колокольчик, чтобы принесли лимонаду… Миссис Хатчинс, кухарке, это надоело, она пожаловалась моей матери, и пришёл конец колокольчику — но только не чтению.

Кстати, мистер Хастингс нашел биографию Чарльза Лэма, написанную Э. В. Лукасом, и решил отослать ее Вам без предварительного извещения о цене. Сказал: «Истинный поклонник Чарльза Лэма не потерпит промедления».