Клуб любителей книг и пирогов из картофельных очис - Страница 48

Я стремительно села и спросила, хорошо ли он знал Элизабет.

Сэм ответил:

— Ну… не так чтоб очень, но она мне нравилась. Они с дочуркой Эбена, Джейн, вместе сюда ходили, на камень. Расстелят скатерть да и устроят пикник — прямо на косточках старины Мьюлисса.

Сэм принялся рассказывать, какие девчонки были насмешницы, вечно что-то удумают, как-то раз вызывали духа и до чертиков перепугали жену викария. Потом Сэм глянул на Кит — та вертелась у церковных ворот — и проговорил:

— Милая получилась малышка у них с капитаном Хеллманом.

Я навострила уши. Он знал капитана Хеллмана? И что, хороший был человек? Сэм грозно на меня поглядел:

— Да, очень, хоть и немчура. Вы ж не бросите малышку мисс Маккенны из-за папы?

— Ни в коем случае! — воскликнула я.

Он погрозил пальцем:

— Смотрите, мисси! Сначала разузнайте всю правду про оккупацию, а потом книжку пишите. Ох уж мне эта оккупация — поперек горла. До сих пор как вспомню, лопнуть готов. Фашисты и правда были мерзавцы. Ввалятся в дом без стука и давай хозяйничать. Нравилось им нами командовать, раньше-то не получалось. Но не все были такие, если приглядеться.

По словам Сэма, Кристиан был точно не из таких, порядочный. Однажды Сэм рыл могилу в ледяной земле и промерз до костей, а тут как раз Кристиан с Элизабет. Кристиан взял у него лопату и ну копать!

— Сильный парень, и не отступился, — сказал Сэм. — Я говорю: ну, милый, ежели чего, работёнка тебе обеспечена. Он засмеялся.

На следующий день Элизабет пришла к Сэму с термосом горячего кофе. Настоящего, из зерен, которые ей достал Кристиан. А еще она принесла теплый свитер Кристиана.

Сэм продолжал:

— По правде, за оккупацию я встречал много хороших немцев. А что — целых пять лет чуть не каждый день вместе! Поневоле задружишься.

Жалко некоторых было ужасно — попали как кур в ощип! Застряли на чужом острове, когда родных дома бомбят в куски. И без разницы, кто начал. Мне уж точно.

К примеру, грузовики с картошкой в армейскую столовую возили под охраной. За грузовиками бежали ребятишки: вдруг пара-тройка картофелин упадет. Так солдаты смотрят перед собой с грозным видом, а сами незаметно сбрасывают картошку на землю.

То же с апельсинами. И с кусками угля. Вот уж была ценность так ценность, топлива-то не осталось. Случаев подобных — море. Спросите хоть миссис Годфри про ее парнишку. Подхватил воспаление легких, и она жуть до чего переживала: ни тепла, мол, у нас, ни еды. Однажды ей постучали в дверь. Она открыла. На пороге санитар немецкого госпиталя. Без слов протягивает пузырек сульфаниламида, берет под козырек и уходит. Украл для нее из аптеки. Его потом словили на какой-то краже и отправили в тюрьму в Германию, — может, даже повесили. Не узнаешь ведь.

Сэм опять посмотрел строго:

— И ежели кто больно гордый назовет это сотрудничеством с оккупантами, пусть сначала со мной потолкует да с миссис Годфри!

Я принялась заверять, что я не гордая, но Сэм развернулся и ушел. Я позвала Кит, и мы пошли домой. И я почувствовала, что мало-помалу. благодаря смятому букету для Амелии и кофе для Сэма Уизерса, начинаю узнавать отца Кит — и понимать, за что Элизабет его полюбила.

На следующей неделе к нам приезжает Реми. Во вторник Доуси отправляется за ней во Францию.

С любовью, Джулиет.

Джулиет — Софи

22 июля 1946 года

Дорогая Софи!

Сожги это письмо; не хочу, чтобы оно сохранилось.

Ты, конечно, помнишь про Доуси, знаешь, что он первый мне написал, что он любит Чарльза Лэма, помогает растить Кит и она его обожает.

Но я не упоминала о том, что, когда приехала на Остров и сходила по трапу и Доуси протянул мне обе руки, меня сразу охватило необъяснимое радостное волнение. Доуси — человек невероятно скромный и сдержанный; понять, испытывает ли и он подобное, нельзя, поэтому я два месяца старалась вести себя с ним разумно, естественно, как обычно. И в общем удавалось — до вчерашнего вечера.

Доуси пришел одолжить чемодан для поездки в Лувье. Что за мужчина, у которого даже нет чемодана? Кит крепко спала. Мы положили чемодан на его телегу и пошли вдоль мыса. Всходила луна, небо переливалось перламутром, точно внутренность ракушки. Море в кои-то веки было спокойно и искрилось серебром. Ветер стих. Стояла поразительная тишина, и я вдруг поняла, что и Доуси необычно притих. Мы никогда еще не находились так близко друг к другу, и я буквально не видела ничего, кроме его рук. Мне хотелось дотронуться до его руки, и от этого кружилась голова. И еще было такое особенное чувство в животе — ну, ты знаешь.

Внезапно Доуси повернулся ко мне. Лица я почти не видела, но глаза — такие темные — смотрели напряженно, выжидательно. Что он сделал бы дальше — поцеловал? коснулся волос? ничего бы не сделал? — кто знает. В следующий миг к моему коттеджу подъехала повозка Уолли Билла (наше местное такси) и пассажир прокричал: «Сюрприз, дорогая!»

Это был Марк — Маркхэм В. Рейнольдс-младший, прекрасный как бог в своем превосходно скроенном костюме и с охапкой красных роз под мышкой.

Софи, я искренне пожелала ему лютой смерти.

Но куда было деваться? Я пошла здороваться — и, когда он наклонился поцеловать меня, думала только одно: не смей! Только не перед Доуси! Марк отдал мне розы и полоснул по Доуси своей стальной улыбкой. Я познакомила их, всей душой мечтая уползти в какую-нибудь нору, — толком не понимая почему, — а потом тупо смотрела, как Доуси жмет Марку руку, поворачивается ко мне, жмет мою руку, говорит: «Спасибо за чемодан, Джулиет, спокойной ночи», садится в свою телегу и уезжает. Не сказав больше ни слова, не оглянувшись.